Следственный комитет проверяет 21 больницу Уфы, по открытому заявлению мамы умершего сына-адвоката

Валентина Семенова заявила, что смерть ее сына адвоката Артема Семенова в стенах 21-й больницы Уфы – это убийство и попросила руководителя СК России Бастрыкина возбудить уголовное дело против Забелина и Хабирова.
Валентина Семенова потеряла единственного сына 15 октября 2021 года. Артему было 45 лет. Он в своей жизни перенес множество операций, находился на диализе (заместительная почечная терапия). Но несмотря на трудности со здоровьем, он стал известным адвокатом, преподавателем. И всю жизнь отстаивал права людей. В 2000-е годы организовал бесплатную юридическую помощь для малообеспеченных граждан.

Умер Семенов, как считает его мать, так и не получив должной медицинской помощи: 7 дней он находился в палате без необходимого внимания врачей, не в нужном отделении. 7 дней у медиков была возможность поставить ему диагноз и начать лечение. Но реаниматологи подошли к нему только в тот момент, когда он начал терять сознание. Все это время в палате находилась его мать, которая молила врачей спасти сына.

8 октября её сын Артем пришел в частную поликлинику МЕГИ с жалобами на тянущее плечо. Ему сказали, что по результатам МРТ у него разрыв связок и выписали направление в стационар городской клинической больницы №21. Отметили, что требуется срочная госпитализация.

Его мать Валентина Семенова содрогнулась от слова «21-ая больница». Ведь год назад там умер ее супруг – военный пенсионер -  Николай Семенов. Николай Семенов скончался, так и не получив помощи. Все попытки увезти его в стационар были тщетны, кроме последней, когда Семенов уже находился в предсмертной агонии.
Валентина рассказывает: – "Мы вызвали скорую 9 октября, так как Артему стало плохо, сильно болело плечо и спина. Это была суббота. Скорая повезла нас в 21-ю больницу. В приемный покой мы попали в 6 часов вечера, но нас определили в палату травматологического отделения только через три часа. Диагноз тот же – разрыв связок. Артем говорил врачу, что травму он не получал, но его никто не слушал. Я тогда еще удивилась, как все плохо в больнице. В масках никто не ходит, санитайзеров нет. Я вакцинированная, как и Артем, поэтому меня впустили в больницу, чтобы я помогала ему. Мы легли в платную палату, которая стоит 1200 рублей в сутки, и стали ждать врачей.
В течение 7 суток ему не поставили диагноз – ему не назначили лечение, держали на обезболивающих в отделении, не провели консилиум.
-Наутро, после помещения в палату, мы ждали врача – врача нет. 10-е, 11-е, 12-е число – врача нет.
Я бегала, обращалась, просила, требовала. Врачей нет.
Подходила медсестра, ставила сильнейшие обезболивающие и уходила.
Я просила лечить сына.
А медсестра сказала, что у них ничего нет и что в этом отделении только обезболивающие.

В ожидании врачей я звонила в Минздрав - трубку не брали. Написала на странице Радия Хабирова в соцсетях, но ответа тоже не последовало. Несколько раз я ходила к кабинету начмеда, но ее не было на месте.

В течение 7 дней диагноз «разрыв связок» не был доказан. Ему кололи обезболивающие, а лечение не назначали. Потому что правильного диагноза не было.
На четвертый день пришел лечащий врач. Он пришел вместе с молодым и.о. заведующего отделения.
Этот и.о. пощупал руку и сказал, что у него онкология, и везде метастазы.
Это было без обследования!
Откуда он взял такой диагноз?
Где врачебный этикет?
Моему сыну стало еще хуже, когда они ушли.
Он сказал, что ему никогда не было так больно и плохо, как на тот момент.
Позже пришла медсестра, на ночь вколола 4 мощных обезболивающих.
Он провел ночь в бреду.

Попасть к начмеду удалось только на 5 день. Я говорю ей, время уходит, человеку хуже и хуже, мне отвечают: у нас операции, что поделать. Потом она с заведующим пришла, сказали, надо смотреть, надо подумать. Я говорю – плевать мне, вы лечить его обязаны. Пообещали консилиум, но вместо этого через два часа прислали невропатолога. Она пришла, постучала молоточком и все. Выписала какие-то таблетки. Я говорю: поставьте ему диагноз! Мне говорят, не можем, анализов нет. В результате в четверг вечером, 14 октября, врач пришел и сказал, что мы не там лежим.

На следующий день сделали укол. Я спросила, что это. Мне ничего не сказали. Так прошли шестые сутки.

В ночь на 15 октября я проснулась.
Сын спрашивает, не мешает ли он мне.
Мне кажется, он уже не видел меня.
Я его по щекам хлопаю, кричу, зову на помощь.
В палату сбежались врачи.
Начали реанимировать.
Меня вытолкали – не мешайте.
Я просила его хоть за руки подержать.
Меня держали в коридоре, держали, потому что я вырывалась.
Я упала на колени, я просила вселенную не забирать его. Медсестра меня схватила: «Вы что кричите?!».
Я говорю, у меня сын умирает.
Я слышала, как его пытались реанимировать, а потом все стихло.
Я поняла, что он ушел.
Мне сказали: «Извините, мы ничего не могли сделать.
Я врачу-хирургу по морде дала...."

Сомнение в окончательном диагнозе у матери осталось до сих пор. Посмертно ему поставили отек мозга и постинфарктный кардиосклероз. Но вопросов остается много. Почему не было консилиума? Почему постинфарктное состояние не определили в стенах стационара и как вообще мужчина мог умереть от последствий инфаркта в стенах больницы, находясь там неделю? Кто понесет ответственность за то, что в больнице не было оказано помощи и не был установлен диагноз?

Судмедэксперт Айрат Галимов усомнился в форме предоставленного акта патологоанатомического вскрытия.

В настоящее время проводится провека 21 й больницы г. Уфы по распоряжению Бастрыкина А.И.